Наверное, образ Владимира Ульянова (Ленина) всегда будет волновать умы человечества. Да и не может быть по-другому, коль данной личности, пусть на короткий по историческим меркам срок, удалось воплотить в жизнь марксистскую идеологию (хотя бы и только в российском преломлении).
Другое дело, его цель и средства, которые он использовал для её достижения, многими решительно отвергаются. Например, известный русский писатель Иван Бунин даёт ему такую оценку: «Выродок, нравственный идиот от рождения» [Миссия Русской эмиграции]. Схожего мнения придерживаются многие, но для многих других Ленин — гений, боровшийся исключительно за счастье обездоленных. Такая полярность взглядов продолжает подводить исследователей к анализу жизнедеятельности «вождя мирового пролетариата».
Не оставил без внимания эту личность и выдающийся писатель прошлого столетия Мухаммед Асад-бек. В своём романе «Ленин» (1937) он открыто не приемлет предложенную своим героем революционную формулу, но желание объективного рассмотрения путей, способствовавших смене внутреннего курса доселе непотопляемой Российской империи, побудила его подойти к теме с позиции глубинного изучения ситуации. Поэтому сложно согласиться с аннотацией к итальянскому изданию труда М. Асад-бека, в котором это произведение названо «разоблачением». Наоборот, автор не выносит однозначный вердикт, а лишь пытается приблизиться к осмыслению шагов человека, ставшего идолом мирового коммунистического движения.
К кровавой мясорубке — без сантиментов?
Повествование начинается с описания стиля выступления Ленина после событий, часто преподносимых Первой русской революцией 1905-1907 гг. Он с жадностью вдыхает оскорбления негодующей толпы, пишет Асад-бек, продолжая впечатывать важную для него мысль в «рассудки слушателей». Поэтому произносимые им без передышки фразы, не имея внешнего лоска, выглядят статьей, вынужденно произнесенной, а не написанной.
Интересно, что знаменитый английский писатель Герберт Уэллс, встретившийся в 1920 г. с Лениным, наоборот, не считал его человеком «пера», так как труды вождя не дают «правильного представления о нём». Но вот сказанное им следом созвучно асадовскому взгляду. Согласно Уэллсу, работы Ленина повторяют «установленные положения и формулировки ортодоксального марксизма», так как, возможно, это «единственно понятный коммунистам язык» [Россия во мгле].
Далее Асад-бек затрагивает тему большевистских терактов в России, которые использовались для добычи материальных средств: «Верные ему люди в России грабят с его подачи банки и почтовых курьеров», а Ленин «наделяет эти бандитские выходки статусом революционной деятельности». Действительно, в 1905 г. среди главных задач отрядов революционной армии Ленин называл добычу средств «на восстание (конфискации правительственных денежных средств)» [Задачи отрядов революционной армии].
Проводя нить от этих действий к первым годам нахождения большевиков у власти, Асад-бек возлагает на Ленина ответственность за «реки крови». Здесь, конечно, можно вспомнить текст телеграммы Ленина в адрес Пензенского губисполкома за 1918 г., актуализировавшей не просто проведение беспощадного массового террора «против кулаков, попов и белогвардейцев», но и призвавшей «сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города». Звучит воинственно, никак не иначе, но предшествует данной ленинской тираде предложение о предварительном получении им сообщения из Пензы. В примечании к этому документу в Собрании сочинений Ленина (5-е издание, т. 50, с. 143) говорится, что в той телеграмме речь шла о вспыхнувшем в одной из волостей Пензенского уезда кулацком восстании, перекинувшимся на соседние территории.
Получается, Ленин предпринимал ответные ходы против оппозиции, а вот методы, как отмечает Асад-бек, были совершенно различны. На фоне развернувшейся в тот период гражданской войны в России данное развитие событий не было чем-то неординарным. Так, приказ Наркомата внутренних дел, фиксируя факты убийств видных большевиков, покушение на Ленина, определил правомочным не только «безоговорочно массовый расстрел» при «малейшем движении в белогвардейской среде», но и взятие значительного «количества заложников» из «буржуазии и офицерства» [Из приказа наркома внутренних дел Г. Петровского о заложниках]. И уже ничего не мешало Ленину произнести, что «революционная диктатура пролетариата есть власть, завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией, власть, не связанная никакими законами» [Пролетарская революция и ренегат Каутский].
Знакомя читателя с этими эпизодами, напрямую хронологически не связанными, Асад-бек явно пытается разобраться: почему произошло так, а не иначе? Что двигало Лениным? Он был прирожденным деспотом, считает писатель, могущим разделить мнение другого, только если оно совпадало с его собственным. Но это не обыденное тщеславие, ибо малейшие отклонения от партийной догмы были для Ленина столь же невыносимы, как и предательство. Он был готов «принести в жертву девять десятых партии для того, чтобы заставить повиноваться себе оставшуюся часть».
Поэтому, насколько усматривается, в вакханалии кровавого террора Асад-бек видит не банальную кровожадность, а общий «стиль» Ленина как непримиримого большевика, ни на йоту не признававшего не просто действий оппозиции, но даже противоречащего его взглядам мнения — во имя дела социализма. В этом, по мнению Асад-бека, кроется причина того, что «кровь казнённых людей не бросала ни малейшей тени сомнения или жалости на его революционные принципы».
Повторимся, обращается Асад-бек к этим нюансам в начале книги, не увязывая их в хронологическом порядке, и только после демонстрации такого внутреннего стержня вождя, писатель совершает экскурс в юность Володи Ульянова, явно желая найти в них истоки поведения зрелого Ленина. Поэтому труд Асад-бека не биографический очерк, а скорее, мозаичный портрет, собранный из множества фрагментов.
Истоки
Асад-бек довольно подробно описывает детско-юношеский этап Ленина, сопровождая его выкладками о том, что и как могло повлиять на рождение в его сознании концепции «нового мира».
Володя в раннем возрасте окунулся в изучение хитросплетений общественно-экономических формаций, прежде всего, окутавшей передовые страны капиталистической системы. Параллельно между ним и его старшим братом Александром шли дискуссии о роли террора в истории. С 1886 г., когда Ленину было 16 лет, Александр возглавил террористическую фракцию знаменитой «Народной воли», члены которой «ближайшей задачей» определяли осуществление политического переворота [Программа исполнительного комитета «Народной воли»].
Одним из основных методов политической борьбы организации был признан террор. Террористическая фракция обосновывала этот пункт действиями правительства: отбиранием у интеллигенции возможности «мирной борьбы за свои идеалы» и закрытием доступа «ко всякой форме оппозиционной деятельности». Посему под террором понималось столкновение власти с интеллигенцией, ратующей за свободу мысли, слова и участие «народного представительства» в управлении страной [Программа террористической фракции партии «Народная воля»].
Так вот, как это и ни покажется странным, Ленин однозначно не принял террористические тезисы брата и по завершении штудирования «Капитала» Карла Маркса назвал себя последователем марксизма. Не изменилась его позиция и после неудачной попытки покушения членов террористической фракции на императора Александра III, приведшей к повешению лидеров структуры (включая брата Ленина). Согласно воспоминаниям его сестры Анны Ульяновой (Елизаровой), Володя пришёл к выводу двигаться к идеалу «не таким путем» [Детские и школьные годы Ильича].
Как пишет в этой связи Асад-бек, «швыряние бомб» представлялось Ленину «безумием», и на рубеже 80-90-х годов он «продолжал свои ученые штудии». Но после одного из выступлений на студенческой сходке, В. Ульянов был исключен из Казанского университета и отправлен в трёхлетнюю ссылку. И хотя в 1891 г. он получает диплом Императорского Санкт-Петербургского университета, спустя два года он сменяет профессию «адвоката на профессию революционера». Весьма симптоматично, что среди интеллигентов марксистского толка он был принят настороженно, а в среде рабочих сразу оказался своим, так как весь его облик, включая одежду, даже намёком не демонстрировал «принадлежность к дворянскому классу».
В центре РСДРП
В 1894 г. в своём первом фундаментальном труде «Что такое "Друзья народа" и как они воюют против социал-демократов?» Ленин сформулировал идею о революционном (насильственном) изменении сложившейся в мире капиталистической системы при основополагающей роли российского рабочего класса.
Асад-бек мастерски описывает дальнейшие шаги Ленина: знакомство за рубежом с крупнейшими теоретиками европейского и русского марксизма, создание первой политической организации и арест. Постепенно Ленин приходит к пониманию актуальности создания революционной структуры нового типа — партии, и первым шагом на пути к этому становится газета «Искра», которую он возглавил вместе с Юлием Мартовым (своим будущим политическим оппонентом), основателем русского марксизма Григорием Плехановым и другими авторитетами российской революционной мысли.
Осознавая значимость этого этапа для судьбы не только России, но и всего мира, Асад-бек с особой тщательностью рассматривает шаги Ленина на рубеже XIX-XX веков, в 1902 г. провозгласившего создание организации «испытанных революционеров» — партии «борьбы против всякого экономического, политического, социального, национального гнета» [Что делать?].
Взгляды на партийную деятельность среди социал-демократов не были идентичными, что стало причиной раскола РСДРП на II съезде партии на большевиков и меньшевиков (1903 г.). Асад-бек отражает эту страницу истории через призму нестыковки Ленина и Мартова, лидера меньшевистского крыла. Последний оказался рядом с Г. Плехановым, а возле Ленина начал фигурировать Лев Троцкий, включенный по его настоянию в «искровскую» редколлегию.
Асад-бек подчёркивает, что разногласия между социал-демократами сводились главным образом к тому, кто может считаться членом партии. По словам Л. Троцкого, Ленин «хотел оформленности и резкой отчетливости в партийных отношениях. Мартов тяготел к расплывчатости». Сам Троцкий, поддержавший на съезде Ленина по всем вопросам, был обижен на его внешне примирительное предложение об ограничении состава редколлегии «Искры» тремя лицами (Плеханов, Ленин, Мартов). Он посчитал, что Ленин «посягнул» на редакцию, воспринимавшуюся им «единым целым». Назвав поведение Ленина «возмутительным», Троцкий тем не менее признал его «политически правильным» и «организационно необходимым». «Он один, — вспоминал позднее Троцкий, — полностью и до конца представлял завтрашний день со всеми его суровыми задачами, жестокими столкновениями и неисчислимыми жертвами» [Моя жизнь].
Как бы то ни было, по замечанию Асад-бека, за идейным фасадом раскола в русской социал-демократии высветился «истинный смысл» расхождения между Мартовым и Лениным, заключавшийся в желании второго «для себя единоличной власти в партии».
Первая русская революция и вторая эмиграция
Взгляд Асад-бека на обстановку того времени не был бы полным, не освети он антиреволюционные шаги царской власти, в частности, инспирирование ею «ручных» революционных организаций. В свою очередь русско-японская война 1904-1905 гг. не принесла царизму желаемых политических выгод. Воюя почти со всем западным миром, самодержавие столкнулось с поддержкой внешними силами русских революционных организаций разных мастей. Так, инициированная извне Парижская конференция российских революционных партий (без участия социал-демократов всех направлений) 1904 г. призвала добиваться уничтожения самодержавия, а по итогам Женевской конференции (весна 1905 г.), противные царизму организации получили финансы для закупки оружия в целях «поднятия восстаний в Петербурге и на Кавказе» [Павел Милюков. Воспоминания]. Прошедший в те же сроки в Лондоне III съезд РСДРП (с участием только представителей фракции большевиков) одной из «неотложных задач» партии определил борьбу с самодержавием «путем вооруженного восстания» [О вооруженном восстании. Резолюция III съезда РСДРП]. Как пишет Асад-бек, «революция становилась опасно неукротимой», и она прорвалась в том же 1905 г.
Писатель мастерски раскрывает нюансы произошедшего, отображает действия вернувшегося в Россию Ленина, описывая ход инициированного им московского вооруженного восстания. С поражением революции Ленин вновь эмигрировал. По великолепному сравнению Асад-бека, аналогично Петру I, который в свое время принялся «жёстко лепить из России некое подобие Голландии, Ленин после неудавшегося восстания бросился на непрерывные поиски средств» для переделывания страны «на свой лад». Его выбор вывел «на прямую дорогу к Октябрю 1917 года».
Здесь Асад-бек совершает блистательный кульбит в предшествующую историю России, окунувшись в общие морально-духовные истоки становления Лениным тем, кем он стал. Завершая этот экскурс, он именует Ленина «азиатским ханом», только полное согласие с которым могло способствовать включению «ханом» кого-либо в число его ближайших соратников.
Рассматривая вторую эмиграцию Ленина, Асад-бек обращает внимание на её несколько иной характер, отличный от первой. Революция нуждалась в финансовой подпитке, и Ленин не гнушался никакими методами, ни изготовлением фальшивых денег, ни легализацией завещаний фабрикантов, ушедших в мир иной «странной смертью» (по Асад-беку). А вскоре Ленин подошел к «освящению» грабежей банков. Тут автор возвращается к эпизоду, описанному в начале книги, принесшему «в кассу большевиков сумму в двести тысяч рублей».
Всегда объективный Асад-бек четко особо подчёркивает, что, несмотря на обвинения врагов, Ленин вёл весьма скромный образ жизни. С принесенной «экспроприаторами» выручки, «за вычетом скромных персональных расходов» он получал только то, чего едва хватало для выпуска «следующего номера партийной газеты». Он довольствовался комнатой «скромных размеров с двумя небольшими кроватями под грошовыми одеялами, застеленный красным стол посредине с наваленными сверху газетами, а везде — по углам, на полу, на подоконнике — книги». В Мюнхене он проживал в «жалкой каморке»; а единственной посудой в его распоряжении была оловянная чашка, которую он вешал на гвоздик в стене. Голову он по обыкновению прикрывал простенькой кепкой с козырьком. А его супруга Надежда Крупская «никогда не имела больше одного платья». Впоследствии, пишет Асад-бек, власть никак не изменила его, «даже возглавив правительство, он продолжал носить те же брюки».
Снова в бурлящей России
Вновь на родине Ленин оказался в 1917 г., уже после крушения монархии и перехода власти к правительству Александра Керенского (события, окрещенные историографией буржуазно-демократической революцией). Железнодорожный путь Ленина в Россию подробно освещается Асад-беком. Он будто предчувствовал, что эта тема останется актуальной и через сотню лет.
Вечером 3 апреля 1917 г. на Финляндском вокзале Ленин был встречен восторженной толпой. По словам Асад-бека, грандиозная встреча была обеспечена Сталиным. А уже спустя сутки Ленин выступил со своими знаменитыми «Апрельскими тезисами». Он обозначил текущий момент в России как переход от первого этапа революции, «давшего власть буржуазии», ко второму, который должен передать её «в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства» [О задачах пролетариата в данной революции].
Асад-бек демонстрирует, как постепенно «товарищи», первоначально не воспринимавшие моментальный курс Ленина на социалистическую революцию (включая Сталина), в течение двух недель оказались будто загипнотизированы ленинским планом. Тем самым авторитет личности, отсутствовавшей в России на протяжении более десяти последних лет, «стал для партийцев непререкаем».
Не смела эти настроения и неудачная первая попытка восстания, вслед за которой власти окрестили Ленина германским шпионом. Признаем, что данное клеймо живуче и сегодня, однако, по убеждению Асад-бека, «сложно представить» факт принятия Лениным денег от немецкого правительства, так как «общий стиль» его поведения ставит «под большое сомнение подобного рода гипотезы».
Правда, на некоторое время обвинения властей, хотя и недоказанные, позволили им получить идеологическое преимущество. Ленин начал скрываться, и большевики на короткое время утратили темп. Они не имели шансов заполучить большинство на предстоящих выборах в Учредительное собрание, но стремились захватить власть целиком. На VI съезде РСДРП(б) Сталин, обвинив русскую либеральную буржуазию в связях с Западом и желании «проделать в России малую революцию» с сохранением власти капиталистов и помещиков, главной задачей партии определил «свержение существующей власти» [Доклад Сталина о политическом положении].
Намеченная социалистическая революция свершилась в октябре 1917-го. Асад-бек, как и знаменитый американский журналист Джон Рид в популярнейшем в своё время произведении «Десять дней, которые потрясли мир», особо оттеняет роль в этих событиях Л. Троцкого, в ночь на 25 октября (7 ноября) «в компании соратников» управлявшего «восстанием из кабинета в Смольном». Но если первое издание книги Дж. Рида датируется 1919 г., когда все сподвижники Ленина в целом были равны, книга Асад-бека была написана, когда Сталин уже был политически всесильным, а Троцкий фактически стал «врагом» Советской власти. В такой ситуации открытое выставление Л. Троцкого лицом, значительно более активным в дни октябрьских событий, чем Сталин, свидетельствует о смелости и гражданской позиции писателя. И это не может не вызывать уважения.
Фигура собственно Ленина в знаменательные октябрьские дни во весь рост, без конспирации, выросла лишь 25 октября. Но именно его перу принадлежит родившееся в тот день Воззвание Военно-революционного комитета, объявившее Временное правительство низложенным и сообщившее о переходе власти «в руки органа Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов». Декретом Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов был создано новое правительство — Совет Народных Комиссаров. Россия вступила в новый этап своего развития, который М. Асад мастерски освещает, постепенно возвращаясь к теме «красного террора».
Проблемы, проблемы, проблемы...
Спустя пару-тройку лет после прихода Ленина к власти построение социализма застопорилось. Асад-бек подчёркивает, что «никто, даже Ленин» не знал, каким образом «можно устроить социализм в этом государстве». Его теория ничего не говорила о деревне, так как, согласно ей, революция должна была произойти в государствах Западной Европы, а Россия играла роль трамплина к мировой революции. Хронологически чуть позднее Ленин надиктовал вольный русский перевод фразы Наполеона: «On s'engage et puis... on voit» — «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет». Он признал, что большевики «ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидали» новые «детали развития» [О нашей революции].
Но за «деталями» подразумевались, по-видимому, глубокие проблемы, заключительным аккордом которых стало мартовское (1921 г.) Кронштадтское восстание. По убеждению Асад-бека, именно оно, «поднятое авангардом мировой революции — заводскими рабочими» против «самого Ленина», подвело его к сомнениям: всё ли происходит правильно в строящемся им государстве?
В этот момент Асад-бек будто окунается в думы Ленина. Не рушится ли режим, коль рабочий выступил против ленинской власти? Вкупе с внешнеполитическими сложностями, нерешённостью крестьянского вопроса, голодом, слабостью европейских рабочих, стагнацией промышленности и другими проблемами Кронштадские события буквально добивали государство изнутри. Согласно Асад-беку, эта канва подвела Ленина к идее переформатирования социалистической страны, должной предстать государством не только рабочих, но и всего населения России.
Тонкость тут в том, что на этом этапе Кремль плотно контактировал с Англией, извечным геополитическим противником России. Естественно, данный вектор был вынужденным. Асад-бек справедливо фиксирует сложнейшее для большевиков международное положение, вызванное провалом марш-броска социализма на Запад. Не сыграл в ожидаемом темпе и Первый съезд народов Востока (1920 г.), когда в контексте мировой социалистической революции большевики призвали мусульманские народы к коммунистической «священной войне», «газавату» против Британии (именно так!).
Посему лидер Советской России и стал предпринимать новые шаги, в частности, обещая европейским капиталистам получение концессий в большевистской России. Как следствие, мировая геополитическая палитра претерпела значительнейшие изменения. 16 марта 1921 г. Россией одновременно были подписаны договор о дружбе и братстве с Турцией Ататюрка, согласно Сталину сплотившей «вокруг себя народы Востока против империализма» [Доклад Сталина на X съезде РКП(б)], и торговое соглашение с Великобританией.
Практически в те же дни X съезд РКП(б) принял решение о Новой экономической политике (НЭП). Подчеркивая трудность пробития бреши в «кольце экономической блокады», Ленин сделал акцент на допустимость концессий, способствующих получению помощи от «крупного передового капитализма». При этом он, не скрывая «природу концессий» как экономического союза с «финансовым капиталом» западных государств [Заключительное слово по докладу о замене разверстки натуральным налогом], чуть позднее зафиксировал подразумевание арендой «частных капиталистов» прямое «восстановление капитализма», что «связано с корнями» НЭПа [Новая экономическая политика и задачи политпросветов].
Важнейшим для большевиков итогом этих несоциалистических по духу уступок Западу стала прозвучавшая 23 марта в Палате общин оценка британским премьером Дэвидом Ллойд-Джорджем торгового соглашения, как фактического признания Великобританией Советской России.
Политическое завещание?
Но Ленин не успокаивается, продолжая размышлять о путях развития социализма. На фоне обострившейся с конца 1922 г. болезни Ленин надиктовывает ряд программных статей, нередко представляемых его политическим завещанием. Открыто признавая значительное усложнение государственных дел, он констатирует тенденцию преувеличения некоторыми «из наших товарищей» администраторской стороны. Более того, он прилюдно осуждает своих соратников: «Если дело дошло до того», что первый секретарь Закавказского крайкома РКП(б) Георгий Орджоникидзе «мог зарваться до применения физического насилия», можно себе представить, «в какое болото мы слетели». Это слова Ленина!
Параллельно Ленин называет себя виноватым «перед рабочими России» за отсутствие с его стороны резкого вмешательства «в пресловутый вопрос об автономизации, официально называемый, кажется, вопросом о союзе советских социалистических республик». Здесь же он проводит грань между национализмом «нации угнетающей» и национализмом «нации угнетенной». По отношению ко второму «мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия», «незаметно для себя» совершая оскорбления. Неудовольствие его вызывает и использование госбюджета в аспекте «первоначального народного образования», в котором важнейшей должна быть деятельность по духовному росту человека и улучшению его материального положения.
Резюмируя сказанное, Ленин актуализирует два вопроса, «составляющие эпоху»: переделка «нашего аппарата, который ровно никуда не годится», и культурная работа «для крестьянства», заключающаяся в кооперировании. Определяя этот процесс «культурной революцией», Ленин считает её достаточной для перевоплощения государства в социалистическую страну. Причём Ленин находит в себе смелость признать «неимоверные трудности» в реализации этой задачи, так как «мы безграмотны». Сам он не боится новизны, сетуя на непонимание многими «решающего в марксизме» — его «революционной диалектики», благо «предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития» [О нашей революции].
Возможно, некоторые увидят в данных откровениях Ленина разочарование или неуверенность в завтрашнем дне. Однако это не был пессимизм. Ленин как бы предупреждал своих последователей о предстоящих сложностях, и это чётко уловил Г. Уэллс. Он фиксировал планы российских большевиков «наглядно доказать» умение «осуществить свой золотой век». Вместе с тем они пришли к пониманию, что «марксистский образ мышления не дает никакой подготовки к практической деятельности», и есть масса проблем, «за которые они не знают, как взяться». Но Ленин, констатирует Уэллс, с откровенностью, порой ошеломляющей его последователей, рассеивает последние иллюзии насчет того, что русская революция означает что-либо иное, чем вступление в эпоху непрестанных исканий. По той простой причине, что принявшие на себя «гигантский труд уничтожения капитализма», должны быть готовы к апробации ими одного метода действия за другим, вплоть до обнаружения наиболее соответствующего «их целям и задачам» [Россия во мгле].
О доктринальных установках и преемнике
Особое место в ряду последних заметок Ленина занимает «Письмо к съезду», часто рассматриваемое основным пунктом ленинского завещания. Предваряет его озвученный 23 декабря 1922 г. совет принятия на очередном съезде компартии некоторых «перемен в нашем политическом строе». Давайте вдумаемся, никто иной, как глава Советского государства, актуализирует изменение политического (!) строя, который создавался им всеми дозволенными и недозволенными средствами в течение предшествующих пяти лет.
И всё же вряд ли сложившуюся ситуацию следует оценивать прямолинейно. По всей видимости, наличие высвеченных Лениным «аппаратных» проблем подвело его к определенному кульбиту в сторону демократизации управления страной. «В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни», — пишет Ленин, предлагая один из путей для борьбы с авторитаризмом. Привлечение многих рабочих в ЦК улучшит «наш аппарат, который из рук вон плох».
В свете этого вполне естественно выглядит проблема преемника, и самым способным человеком самым способным человеком «в настоящем ЦК», хотя чрезмерно хвастающим «самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела» Ленин видит Л. Троцкого. Говоря о Сталине, сосредоточившем в своих руках «необъятную власть», Ленин вопрошает: «…сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью»? Отмечая его излишнюю грубость, он даже предлагает своим соратникам обдумать способ смещения Сталина с поста генерального секретаря РКП(б), назначив на эту должность более терпимого, лояльного, вежливого и менее капризного человека [Письмо Ленина к съезду].
Нередко подчеркивается, что причиной такого отношения к Сталину был конфликт последнего с Н. Крупской. В письме к Сталину от 5 марта 1923 г. Ленин конкретизировал отсутствие у него намерения «забывать так легко то, что против меня сделано», а «сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения». Наверное, комментарии тут излишни. Можно лишь констатировать безошибочность оценки Лениным и Сталина, и Троцкого.
Между тем Ленин не переставал размышлять о том, как можно выправить хромое движение социалистического государства, его детища, выстраданного, выпестованного. В марте 1923 г. Ленин, называя «дела с госаппаратом» отвратительными и осуждая скоропалительное движение «вперед, ко всякому хвастовству», призывает задуматься над проверкой шагов, которые «мы ежечасно провозглашаем», позже ежесекундно доказывая их «непрочность».
Отступает ли Ленин от своих принципов? Признавая то, что в сложившейся международной обстановки Россия была отброшена «назад», он констатирует и то, что Западу не удалось свергнуть новый строй, «созданный революцией». Он по-прежнему ратует за сохранение у рабочего класса руководства над крестьянством, что позволит развить крупную машинную индустрию, электрификацию, гидроторф и проч. Параллельно он задаётся смелым вопросом: «Удастся ли нам продержаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при нашей разорённости до тех пор, пока западноевропейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму?» Ведь они «завершают его не так, как мы ожидали раньше» [Лучше меньше, да лучше].
Заключение
Признавая, что Асад-бек не обошёл стороной самые значимые черты характера советского вождя и ключевые этапы его доктринальных исканий, нельзя не отметить, что его труд заметно отличается от многих других в этом ранжире. Асад-бек рисует многогранный портрет Ленина, показывая его человеком с сердцем, в противовес многим исследователям «лениниады». Делясь своим восприятием его внутреннего мира, он помогает читателю открыть для себя его личность в совершенно новом свете.
В особой манере Асад-бек подходит к взаимоотношения Ленина с Надеждой Крупской. Кто-то называет происходившее между ними привязанностью или привычкой. Не вдаваясь в теоретические нюансы этих определений, позволим себе отметить, что Асад-бек, говоря об отсутствии в их совместной жизни ореола романтики, обращает внимание на сохранении данного союза «до последних дней жизни Ленина». Жена следовала за ним повсюду, включая ссылку в селение Шушенское. Она была рядом во время восстаний, гражданской войны, диктатуры. Она поддерживала его даже тогда, когда все соратники «выказывали нежелание» соглашаться с его теоретической линией.
Знакомясь с произведением, читатель убедится, что Асад-бек очень внимательно освещает и бытовые стороны жизни Ленина. Именно этот акцент, накладываясь на глубочайшее погружение автора в истоки становления его выдающейся личностью со всеми плюсами и минусами, делает роман Мухаммада Асад-бека неподвластным времени. Аналогично другим его трудам.
